По результатам недавних исследований, проведённых в государственном архиве, был издан сборник интересных исторических материалов. Среди них очерк, написанный доктором исторических наук Валтером Щербинским и посвящённый последствиям улманисовского государственного переворота 15 мая 1934 года. Он называется “Лиепайский концентрационный лагерь и его режим”, а предлагаемый ниже материал – это отрывки из него и некоторые размышления о событиях тех лет. Что же касается самого исследователя, то надо подчеркнуть, что В.Щербинский является авторитетным учёным, выпустившим ряд серьёзных работ и даже участвовавшим в работе совместной российско-латвийской комиссии историков. Автор ссылается на конкретные архивные и другие источники, даже сохранившиеся дневники двух заключённых.

В результате государственного переворота 1934 годадемократический строй в Латвии сменился авторитарным, а основной причиной случившегося называлась угроза другого переворота. Меры нового режима выразились также в необходимых ему репрессиях. Естественными оказались и трудности с размещением заключённых или, как официально считалось, интернированных лиц. Поэтому часть из них была направлена в специально созданный для этого лиепайский концентрационный лагерь. Общественность же, было похоже, смирилась с таким раскладом дел. Лагерь разместили в пяти (позже в четырёх) корпусах бывшего российского военно-морского госпиталя между нынешними улицами Инвалиду и Лазаретес.

После переворота было арестовано не менее 1080 неблагонадёжных лиц. Почти все они попали за колючую проволоку без предъявления обвинений. Аресты начались уже 16 мая. Арестованных сначала помещали в имевшиеся тюрьмы, а потом переводили оттуда в лагерь. Прежде всего это были потенциальные оппозиционеры. Значительная часть интернированных были членами опасной для новой власти социал-демократической партии или только членами профсоюза. В числе их оказались депутаты Сейма и руководящие работники партии: Ф.Анкипанс, В.Бастьянис, А.Бушевицс, К.Декенс, Р.Дукурс, Э.Дзелзитис, Х.Каупиньш, П.Леиньш, Ф.Мендерс, И.Муйжниекс, Э.Радзиньш. В лагере оказались члены Рижской горуправы Я.Абербергс и Р.Дриллис, городской голова Сигулды К.Эртнерс, помощник городского головы Лиепаи Э.Бирзниекс, директор Ипотечного банка Р.Билманис, кавалеры военного ордена Лачплесиса П.Лейнартс и П.Блузикс. Восемь интернированных были членами сионистской социалистической партии, 26 интернированных считались членами запрещённой компартии. Попал в лагерь и председатель ЦК русской крестьянской и рабочей партии и депутат Сейма от Даугавпилса Мелетий Калистратов, в политуправлении считали, что он сотрудничает с подпольными коммунистами. Другой арестованный депутат А.Эрниньш представлял партию младохозяев и мелких земледельцев. Задержание последнего объяснялось его деятельностью после запрета на это. Среди интернированных были и военнослужащие: полковник-лейтенант Р.Лиелбиксис, капитаны Е.Домбровский и Р.Ратниекс, капитан-лейтенант Э.Маршал, ст.лейтенант В.Бикертс и другие. Их в срочном порядке со службы увольняли.

Руководство лагерем приказом начальника Курземского окружного гарнизона О.Данкерса было передано в руки военных. Вначале комендантом лагеря был полковник-лейтенант Я.Стулпиньш, позже его сменил полковник-лейтенант Т.Рутулис. Начальник гарнизона определял и принципы функционирования “исправительного” учреждения. Подчёркивалось, что лагерь создан на основании правил о военном положении и что в него помещаются лица, “которые вредны государственному строю и безопасности”.  Это для общественной иллюзии о законности происходившего. Наружная охрана лагеря должна была обеспечиваться лицами из войсковых частей, а персонал внутренней охраны откомандировывался сюда департаментом тюрем – 39 надзирателей. С ростом числа содержащихся в лагере лиц этот штат увеличивался.

Вначале лагерь занимал пять зданий, четыре из которых находились в одном ограждении, а пятое в другом. С ноября 1934 года интернированные размещались только в двух корпусах, в третьем была канцелярия, четвертое предназначалось для дежурного офицера, охраны и хозяйственных нужд. В одном из двух первых зданий было 6 камер площадью от 14 до 26 кв. метров, в другом – 12 камер площадью от 11 до 31 кв. метра и одна камера площадью 96 кв. метров. В обоих имелись кухни, помывочные отделения и уборные.

Шести уволенным офицерам были выделены отдельные от остальных помещения, они жили по три человека в комнате. Отделены были и евреи. Не гитлеровский ли опыт? При дальнейшем обустройстве территория была ограждена двумя рядами колючей проволоки общей длиной 3990 метров. На посты охраны на углах территории привлекались солдаты частей лиепайского гарнизона.

В отношении норм отопления и освещения лагерь приравнивался к армейским казармам. Продовольствие выделялось по нормам, установленным для заключённых. В меню июня 1934 года на завтрак можно найти 600 граммов хлеба, 12 граммов кофе, на обед – мясной суп, на ужин – кашу или горох с приправой, 100 граммов мяса и еще 600 граммов хлеба. С сентября продовольственную норму приравняли к солдатской. Питание дополнялось продуктами, приносимыми родственниками, для приготовления еды можно было пользоваться кухонной плитой. На питание одного интернированного выделялось 32 сантима в день, на все остальные нужды – еще по 44 сантима. Получавшие помощь извне делились ею с другими, но администрация всячески старалась этому препятствовать. Интернированные за свои личные средства могли приобретать предметы первой необходимости и дополнительные продукты. Деньги могли расходоваться на парикмахерскую, на выписку газет. Последнее сегодня просто удивляет.

Режимный распорядок дня был следующим: 7.00 – поверка и завтрак, 8.00 – работа и прогулка во дворе,12.30 – обед, 18.30 – ужин, 21.00 – вечерняя поверка, 22.00 – ночной отдых. Во время поверок все становились в строй. Петь, музицировать и шуметь в лагере запрещалось. Каждый интернированный должен был сам содержать в порядке камеру, следить за койкой, мыть посуду. Самим полагалось убирать помещения общего пользования и двор, заготовлять дрова, приносить воду и продукты, выполнять другие хозяйственные работы. Убиралась баня и помещения охранников. При себе разрешалось иметь отдельные личные вещи, играть в шахматы, шашки, домино.  Читали книги. Интернированному можно было писать одно письмо в неделю, при этом чёткими буквами на одном из трёх языков: по-латышски, по-немецки и по-русски – для понимания цензорами. Цензура велась в соответствии со специальной инструкцией, и это не скрывалось. Раз в неделю с ведома политуправления разрешалось встречаться с близкими родственниками, но непременно в присутствии представителя администрации. За нарушение распорядка предусматривались наказания: замечание и выговор, запрет на переписку и свидания и даже арест на 15 суток с содержанием в светлой камере и на 7 суток − в темной. За грубые нарушения наказание приходилось отбывать в лиепайской тюрьме.

На начальном этапе комендант лагеря предполагал использовать заключённых на благоустройстве и уборке территории военного порта, но армейское командование запретило выводить их за пределы лагеря, опасаясь негативной общественной реакции. Впрочем, в архиве сохранились данные о группах заключённых, вывозившихся на хозяйственные работы в октябре и ноябре 1934 года. Так что тяжёлый труд для нашего концлагеря характерным не был. Более того, существовали и такие поблажки, как кратковременный выпуск на волю под подписку о возвращении, в частности, для оформления пенсии, участия в судопроизводстве, на похороны близких.

Своё существование лагерь закончил в апреле 1935 года. Что стало причиной этого, полной ясности нет. Можно допустить и то, что К.Улманис не мог не считаться с царившими в демократических странах Запада настроениями. В пользу такого утверждения говорит обращение премьера Франции Э.Эрио к послу Латвии в Париже О.Гросвалду о необходимости освободить двух конкретных лиц – Ф.Мендера и А.Бушевица. Впрочем, постепенное освобождение уже шло. Желавшие освободиться писали заявления об этом. В 1935 году в лагере в основном оставались те, против кого намечалось судебное преследование. Однако вынесенные позже приговоры со сроками заключения не учитывали проведённого в лагере времени. Направление в лагерь и освобождение из него фактически контролировалось политуправлением.

Режим стремился удержать политических активистов от участия в оппозиции. Не исключено, что недобрый опыт приходил как отклик на похожие события в Германии. Но наличие концлагеря, конечно, не способствовало сплочению общества.

Материал подготовлен в рамках проекта поддержки Совета министров Северных стран ”Saglabāt Liepāju multikulturāli spēcīgu”.